Этот очерк Галины Сергеевны Окутиной – один из тех, которые должны были войти в неопубликованный второй том книги «Люди Объекта». Он настолько же интересный, насколько и объемный. «Новый город» печатает его с сокращениями. В статью вошли только некоторые, показавшиеся мне наиболее интересными, моменты из очерка.
Иван Федорович Турчин (1915-2000) награжден орденом Красной Звезды, Отечественной войны II степени, орденами Трудового Красного Знамени, Знаком Почета, лауреат Государственной премии, почетный ветеран РФЯЦ-ВНИИЭФ, ветеран атомной энергетики и промышленности.
Сиротство. Проверка на выживание и стойкость
Иван Турчин: «Родился я в крестьянской семье, на Дону, хутор Иванушкин Клецкого района Сталинградской (ныне Волгоградской) области в 1915 году. 25 декабря по метрикам или 17 ноября по-настоящему. Дело в том, что мои документы в годы войны исчезли: во время блокады Ленинграда в том институте, где я до войны учился, печки, как и во всем осажденном городе, топили всем, чем можно было. В том числе на растопку ушли и некоторые документы студентов. Церковь, где меня крестили, недалеко от Иванушкина, была уничтожена. Когда мы после демобилизации стали получать паспорта и подошла моя очередь, девушка спрашивает: «Год рождения?» «1915-й». «Число, месяц?» «Забыл!..» Тут хохот раздался. «Ну, пишите 25 декабря». Так и записали в паспорте: 25 декабря 1915 года.
А потом, через какое-то время (мозг-то, видимо, все время работал над поиском ответа на вопрос, а действительно, когда же я родился?!) мне во сне четко привиделась выписка из церковной книги, где каллиграфическим почерком выведено, что я, Иван Турчин, родился 17 ноября 1915 года.
Жизнь у меня была очень тяжелая. В семнадцатом году тиф повалом косил односельчан. Не обошла беда и нашу семью: умерли отец, мать, два брата и сестра… Остались мы втроем: старшая сестра Фрося, восьми лет, сестра Таня, пяти, и я – полуторагодовалый… Рядом с нами жила сестра отца, какое-то время мы жили у нее, а когда Фросе исполнилось 11 или 12 лет, перешли жить в свой дом. От хозяйства отца нам осталась лошадь и корова. Конечно, было очень тяжело, но выжили. Фрося (Ефросинья Федоровна) рано вышла замуж. Попался очень хороший «зять».
Я пошел учиться, закончил в деревне четыре класса. Потом зять Алексей отвез меня на станицу Клецкая, там я закончил еще три, таким образом, получил семилетку. И пошел работать. Сначала работал в колхозе. Но, честно скажу, энергичный какой-то уж больно я был, да и схватывал все быстро, хоть и семь классов… И меня назначили секретарем сельсовета. Потом (там побольше была зарплата) я стал заведовать избой-читальней. Через какое-то время меня пригласили в райпотребсоюз продавцом (всё тогда для меня решала материальная сторона – надеяться было не на кого и не на что – самому надо было дорогу в жизнь пробивать).
А тут вот какое дело…
Продавец сельпо
Нечистое дело-то там было – группа махинации действовала, и получалось так, что проработает продавец два, три, четыре месяца, и у него недостача. Его снимают. Наказывают. Дошло до того, что никто туда продавцом не идет. А ведь потребкооперация тогда была сильной организацией. В деревне снабжение было хорошее: в магазине (сельпо) и промтовары, и продукты всевозможные. Большой объем работы. Я не соглашался долго. А уже комсомольцем был – 14 лет. Но председатель райпотребсоюза, красный партизан, с орденом, один из героев нашего района, Петр Александрович Сухоруков, все-таки меня уговорил.
При уговорах присутствовал старичок (фамилию уже забыл), он говорит: «Ваня, зайди потом ко мне». Зашел я к этому старичку. «Ты, Ваня, никогда не работал в кооперации?» «Нет, никогда». «Что я скажу тебе сейчас, запомни, но никому не говори. Купи себе тетрадку, запиши, что ты принял, что сдаешь. Пройдет месяц, приедет инкассатор, заберет у тебя выручку, выпишет квитанцию в трех экземплярах – для себя, для банка и для тебя. Когда приедешь к нам в потребсоюз сдавать эту квитанцию, у тебя главный бухгалтер заберет ее. А ты запиши в книжку свою: сумму, номер квитанции и число, когда ты ее сдал, и попроси главного бухгалтера под всем этим расписаться».
У меня тут сразу возникла мысль, что, значит, что-то неладно. Еще старичок сказал, чтобы я каждый месяц проводил самостоятельно учет товара, как говорится, вовремя «сводил дебет с кредитом». Я поблагодарил его и стал делать так, как он советовал. Работаю. Товара много. Все учитываю. Проходит месяц, два, три. Меня никто никуда не вызывает. Инкассатор, как положено, в конце месяца приезжал за выручкой (а инкассатором тогда был сотрудник НКВД). У меня уже были три его квитанции.
И тут мне позвонили из райпотребсоюза: «Почему не приезжаешь? Не сдаешь квитанции?». Ну, поехал. Главный бухгалтер, старик такой солидный, принял меня, расспросил, как дела. «Ну, а теперь давай квитанции». Я подал. Он посмотрел все: «Молодец». Я спрашиваю: «А что, квитанции вы у меня возьмете?» «Да, у нас специальные «дела», мы подшиваем все, не беспокойся, все будет в порядке». А я ему тетрадочку свою пододвигаю: «Будьте добры, распишитесь!» Он как заорет! А я ему: «Вы же у меня приняли денежный документ, а у меня от этого никакого следа не остается». «Что ты мелешь? Мы же у себя-то все записали! Не ты первый, не ты последний!»
Я у него в таком случае забираю квитанции и говорю, что не отдам их. Он начал на меня еще сильнее кричать, обзывать мальчишкой и так далее. Я ему: «Вы на меня не кричите. Я сейчас пойду к председателю кооперации Сухорукову и все ему объясню. Забирайте вы свое сельпо, я так работать не буду». И в это время на шум в комнату входит Сухоруков. Главный бухгалтер: «Петр Александрович, вот мальчишка тут заставляет чуть ли не расписку дать в приеме квитанции»… Тот мне: «Ваня, а зачем?» Ну, я снова о ценности денежного документа и так далее: мало ли, потеряются квитанции… Сухоруков тогда главбуху: «Распишись». Тот, как сейчас помню, синим карандашом как рванул у меня в тетради: расписался насквозь.
Прежде чем вернуться домой, я зашел к тому старичку. Он все слышал: «Вот так и делай, Вань. Иначе попадешь, как твои предшественники». Но я все равно понял, что это дело не мое, ненадежное. Найдут все равно какую-нибудь лазейку, угодишь еще в тюрьму… Правда, они вскоре меня все-таки «нагрели».
От населения я всю продукцию получал и отправлял в потребкооперацию. В том числе и яйца, за которыми представители кооперации должны были приезжать в определенное время. Под магазином у меня был вырыт большой подвал, в котором я и хранил яйца. Но необходимой температуры для хранения этой хрупкой продукции все равно в подвале не было: погода стояла жаркая. А я звоню-звоню в потребсоюз, чтобы приехали – не едут. Месяц не едут, второй, третий… А у меня в хранилище 10 тысяч штук яиц! Ну, протухли они почти все, конечно! Тогда я за порченый продукт внес деньги, а остальным (что можно было употребить в пищу) почти всю деревню накормил.
И я сказал: «Всё!», или Новые должности Ивана Турчина
И после этого я поехал к Сухорукову и сказал: «Всё! Я больше у вас работать не буду. Не хочу. Это не по мне. Не по характеру».
После этого Иван где только не работал: заведовал почтовым отделением, был председателем рабочего комитета профсоюзной организации совхоза Распопинский, секретарем сельсовета, агентом по подписке, инструктором по политсети в райкоме комсомола…
В ходе всей этой деятельности Иван Федорович понял: надо учиться! И собрался поступать в Сталинградский индустриальный рабфак.
Но уехать из района тогда было очень непросто – надо было иметь разрешение организации, в ведении которой находишься. Секретарь райкома партии старый большевик Аполлон Степанович Акимов обещал отпустить на учебу к осени. «Я собирался вскоре уезжать, уже билет купил, - продолжает свой рассказ Иван Федорович Турчин. - Но кто-то рассказал о моем намерении председателю исполкома Андропову. Честно скажу: неприятный человек, молодой, но высокомерный, грубый. Не любили его в районе. Сажал всех подряд – в это время репрессии как раз шли налево-направо. Это были 1933-34 или начало 1935 года. А в то время заем государственный распространяли. И вот Андропов посмотрел списки распространителей подписки на заем среди населения, а я – в том списке. (Я об этом не знал. Вынесли такое решение на заседании исполкома, но довели его не до всех исполнителей.) В общем, вызывает меня к себе Андропов: «Турчин, почему вы не выполнили решение исполкома о проведении займа среди населения?» Ну, ясно, отвечаю: не в курсе, что мне было такое поручение. Он раскричался: «И мне стало известно, что вы завтра уезжаете! Кто имел право вас отпустить?» «Райком комсомола в распоряжении райкома партии: Аполлон Степанович меня отпустил». Он начал стучать кулаками, еще громче кричать: «Я в районе командую. И все кадры – мои. Не отпущу!» А я тоже строптивый был по молодости, с ним в спор вступил, он уже чуть ногами не топает. «Посажу, - кричит, - за дискредитацию Советской власти. Сейчас соберу исполком, вынесем решение, и посажу!» Берет телефон, вызывает начальников райфо, земотдела, остальных членов исполкома. Начальник земотдела, старичок, пришел, сел рядом со мною и говорит: «Поезжай в район. Посадят – всю жизнь исковеркают. Задержись. Не получится с учебой в этот раз – на следующий год поступишь».
Его слова на меня подействовали. Задумался.
Началось заседание исполкома. Председатель докладывает. Подытоживает: «В общем, Турчин самовольно уезжает, не выполнив решения исполкома. Я считаю это дискредитацией Советской власти. Предлагаю передать дело куда следует». На мое счастье, открывается дверь и входит Аполлон Степанович: «Ты чего это народ собрал?» Тот заюлил (райком партии был выше райсовета), но быстро взял себя в руки и опять за свое: «Вот Турчин…» Аполлон Степанович в ответ: «Ну и что? Я его отпустил… Но что он не выполнил, так надо было выполнить». И ко мне уже: «Вань, почему ты не выполнил?» Объяснил. «Значит, так, Вань, поезжай в сельсовет, который за тобой закрепили. Я позвоню, чтобы тебе там помогли. Билет сдай. Поедешь чуть позже: успеешь». «А ты прекрати такими вещами заниматься, - сказал он Андропову. – Товарищи, расходитесь».
Я выскочил из здания, как ошпаренный. Сел на велосипед. И в сельсовет, по колхозам. Мне, действительно, помогли здорово там. Все сделал. Документы привез Андропову. На второй день сел на поезд и уехал в Сталинград. Сдал экзамены, поступил и начал учиться...
(Печатается с сокращениями. Окончание в следующем номере)
Галина Окутина, декабрь 1997 года