В последних числах марта Саровский драматический театр пригласил зрителей на долгожданную классику – спектакль «Вишневый сад» по пьесе А.Чехова. Событие тем более замечательное, что русскую классику на большой сцене театра не ставили со времен «Чайки» в 2015 году. Неудивительно, что билеты на мартовскую премьеру раскупили загодя, а в зале яблоку было негде упасть.

Ставить Чехова трудно, хотя бы потому, что все эту пьесу знают еще со школы, и каждый успел составить о ней собственное мнение. Избегая спойлеров, вкратце расскажу, что увидела я.

Спектакль очень атмосферный – спасибо за это режиссеру Антону Неробову и художнику Владимиру Ширину. Воздушные декорации, разомкнутое пространство, включающее в себя и часть зрительного зала, условно обозначенные цветущие вишневые деревья на заднем плане – создают ощущение воздуха, простора. Таков и был чеховский вишневый сад - больше тысячи гектар цветущей вишни!

В постановке много романсов тех лет, спетых актерами вживую. Костюмы соответствуют эпохе и прекрасно сшиты – чего стоит только первое появление Раневской (Ирина Аввакумова) на сцене в шляпе с пером и меховом пальто.

В спектакле много прекрасных актерских работ. Фирс в исполнении Анатолия Наумова по-настоящему трагичен, как и Шарлотта Ивановна (Ольга Берзина) – эти герои трогают до глубины души. Очень цельные персонажи получились и у Максима Солнцева (Яша – мелкий подлец-космополит) и Елизаветы Лашмановой (Дуняша – легкомысленная девица, во что бы то ни стало жаждущая любви). Елизавета Казачкова абсолютно органична в роли Вари – статная, цельная, со стальным характером, а Артем Жуков (Епиходов) снова проявил свою неподражаемую актерскую пластичность. Симеонов-Пищик в исполнении Александра Бахановича в сцене прощания с Раневской показался удивительно проникновенным. Трио главных героев – Раневская, Гаев (Андрей Опалихин, Сергей Закаржецкий) и Лопахин (Руслан Шегуров) привлекают всеобщее внимание своей красотой – безупречной осанкой и фигурой (Ирина Аввакумова), благородной статью (Андрей Опалихин). Лопахин у Руслана Шегурова получился непривычно мягким, интеллигентным, по-настоящему тонким.

Темы поезда, круга жизни, «потусторонние» голоса придают спектаклю глубину и многомерность… Выйдя из театра, я предалась старинной русской забаве - размышлениям о смысле жизни. И это значит, очевидно, что постановка удалась.

Антон Неробов: «Вишневый сад» меня догнал»

Антон Неробов, режиссер: «Это классическая постановка. Мы выдерживаем эпоху и по костюмам, и по мизансценам, и даже по световым решениям – без всяких авангарда и абсурда, хотя Чехов по-своему символичен и абсурден».

- Классическая постановка совпадает с вашими желаниями?

Антон Неробов: «Я уже восемь лет работаю в профессиональном театре и понимаю, что режиссеру слово «желание» надо забыть. Есть репертуар, есть то, что нужно театру, и то, что требуется сейчас в городе. За три недели до премьеры были выкуплены все билеты, а это значит, что театр правильно просчитал востребованность такого спектакля. Репертуар театра, конечно, не может состоять только из классики, он должен быть уравновешенным, но в нем обязательно должны быть классические спектакли.

В этой постановке я бью себя по рукам, стараюсь избегать кардинальных режиссерских ходов. Хотя когда я начинал разбор пьесы Чехова, если честно, хотелось поставить «Вишневый ад»: действие происходит в Чистилище, где все друг друга мучают снова и снова, сознаются в грехах и ходят по кругу, потому что никто не искренен. При таком режиссерском решении можно было бы вытащить из пьесы что-нибудь интересное. Но в городе нет заказа на такую авангардную постановку».

- Насколько это произведение трудно для постановки?

Антон Неробов: «Полный кошмар для всех. За сто лет поставили миллион «Вишневых садов», и ни одной хорошей рецензии не было за всю историю постановок. Ни одной! От Бродвея до Москвы. Ни один «Вишневый сад» ни разу не взял «Золотую маску». Даже у Станиславского постановка провалилась – первая, еще при жизни Чехова. Вот такая загадка. Наверно, это проклятие пьесы (смеется). Каждый видит в ее тексте свое и другого воплощения видеть не хочет. Каждый критик считает, что именно он знает, как ставить эту пьесу, и громит любой спектакль. А может, это заговор критиков? Потому я и взялся за это произведение с большой осторожностью».

- Каждый видит в ней свое. А вы что видите?

Антон Неробов: «Там мыслей тонна, просто завались. Но для меня, пожалуй, главное вот что. Нас от этих людей отделяет больше ста лет, и понять то, что они говорят, иногда просто невозможно. Изменились язык, отношения, но чувства не поменялись. Люди и сто лет назад любили, предавали, помогали друг другу, восхищались. Часто хотят запихнуть «Вишневый сад» в какую-то форму, идею, а мне хочется вытащить чувственную основу, побудить зрителя к сопереживанию героям – заставить плакать и смеяться вместе с ними, а не разгадывать шифры режиссера. Поэтому никакого постмодерна на сцене».

- Читая пьесу, недоумевала: что в ней комедийного? Как вы думаете, почему же все-таки это комедия?

Антон Неробов: «Версий много. Моя версия такая: у Данте, как известно, тоже есть «Божественная комедия». Сколько там смешного? Кто там смеется, дойдя до девятого круга ада?.. И здесь то же самое. Это комедия жизни. Почему? Потому что все мы умрем. Смех сквозь слезы – такова настоящая русская комедия. Комедию надо ставить как трагедию. Чтобы посмеяться, надо поплакать. Здесь не 3d-картинки, а живые люди с эмоциями, и только за этим зрителей и тянет в театр. Если хотя бы в течение трех секунд тронул человека и он сопереживал тому, что происходит на сцене, значит, моя цель достигнута. Русский театр – это сопереживание».

- Сколько вы закладываете в постановке скрытых смыслов, символизма? И насколько все это будет понятно зрителю?

Антон Неробов: «Очень хочется, чтобы было понятно, и мы для этого прилагаем все усилия. Например, если герои все вместе встают перед шкафом на колени, зрителю должно быть понятно, почему. Потому что шкаф-то книжный, он воспитал героев, они от него получили свое общественное самосознание. Также понятно, почему, уезжая из проданного вишневого сада, никто не плачет: дело в том, что они уезжают богатыми людьми. Лопахин всех одарил деньгами, он девяносто тысяч сверху за имение заплатил. Эти огромные по тем временам деньги поделили Гаев, Раневская и две дочери.

Масштабы сада поражают воображение – из пьесы косвенно понятно, что его площадь тысяча десятин, а десятина – больше гектара. Таким образом, это тысяча сто гектаров только сада, а ведь есть еще леса, села. Двенадцать квадратных километров – вот таков был сад, на который из окна глядела Раневская. Для нас, привыкших жить в квартирах-студиях, такие просторы – фантастика! А зрители должны все это понять и представить себе через режиссерские решения.

Наш спектакль не помещается на сцене, мы заняли еще и часть зала – хочется показать зрителю эти чеховские просторы. Мы вообще хотели сначала играть в зале, а зрителей посадить на сцену, но эта идея по ряду причин не воплотилась».

- Что эта постановка для вас – вы можете ее назвать каким-то рубежом, новой ступенью?

Антон Неробов: «Я никогда не ставил классику – боялся. За последние восемь лет я поставил примерно тридцать спектаклей, но среди них ни одного классического. С классикой трудно. Поставишь ее в современном ключе – закидают помидорами: мол, испортил классику! Поставишь классически – скажут, нафталин. Где эта золотая середина?.. А я люблю, когда спектакль живет много лет, а не снимается после третьего-четвертого показа.

Работать с командой из двадцати человек на сцене – это кошмар для меня как для режиссера, никогда еще не ставившего такой населенный спектакль. Это бедлам! Одна только утряска репетиционного расписания чего стоит! Не говоря уж об огромном количестве костюмов и реквизита. Так что это точно что-то новое в моей жизни.

Вообще я в свое время много подтрунивал над «Вишневым садом», играя интертекстами - в «Примадоннах» и в других моих спектаклях очень много фраз оттуда. И теперь он меня догнал».