30 октября 1961 года на Северном испытательном полигоне «Новая Земля» был испытан термоядерный заряд проектной мощностью 100 мегатонн ТЭ, разработанный в КБ-11 под руководством А.Д.Сахарова.
В прошлом номере «Нового города» мы опубликовали воспоминания об этом событии Ю.Б.Харитона и А.Д.Сахарова.
В.Б.Адамский: «Было ощущение азарта и человеческого могущества»
История создания сверхмощной водородной бомбы восходит к середине 50-х годов. Именно тогда А.П.Завенягин, одно время бывший министром среднего машиностроения, предложил создать очень мощное изделие, и нашим коллегам на Урале было поручено его сделать. На свет появился даже корпус будущей бомбы. Но в конце 1956 года Завенягин умер, и работа над изделием прекратилась… Корпус остался лежать на уральском объекте до лучших времен.
Летом 1961 года забытая идея в новых условиях возродилась. Если во времена Завенягина создание сверхмощной бомбы выглядело делом преждевременным, да и решение этой задачи технически было прямолинейным, то теперь, с учетом прогресса в наших разработках, задачу можно было решить физически красиво, на совершенно ином уровне.
Во всяком случае, летом 1961 года, когда я вернулся из отпуска и встретился с Андреем Дмитриевичем (Сахаровым – В.А.) в коридоре, он радостно воскликнул: «О! Вы приехали! Хорошо. Заходите ко мне — тут как раз мы вас ждали». И в присутствии Трутнева и Бабаева Андрей Дмитриевич рассказал мне о новой задаче — разработать и приготовить к испытанию ближайшей осенью сверхмощное изделие. Андрей Дмитриевич хотел, чтобы я взялся за эту задачу. Вспомнили о хранящемся на Урале сделанном когда-то корпусе и решили новое изделие «вписать» в его габариты. За готовым корпусом и документацией к нему был командирован на Урал один из наших конструкторов С.Воронин.
Первоначально предполагалось испытать заряд на малую мощность, заполнив основную массу рабочего слоя инертным веществом. Мощность в этом варианте была бы порядка 2,5 мегатонн.
Когда корпус пришел, то сам его вид натолкнул меня на мысль сделать изделие полномасштабным по мощности, и Андрей Дмитриевич поддержал эту идею.
Между тем испытание все больше приобретало не только технический, но и политический характер. Разработка и испытание изделия совпали по времени с Берлинским кризисом и имели целью демонстрацию силы в этот неспокойный период…
Начало работы над изделием быстро показало, что объективно оно будет самым важным в планируемой на осень серии наших испытаний. Дело было очень ответственным и из-за большого объема расчетов трудоемким. Поэтому его нельзя было поручать только одному исполнителю. Кроме того, Андрей Дмитриевич возложил на меня диспетчерские функции по распределению машинного времени по всем разрабатывавшимся тогда изделиям. Это было очень важно, так как появилась возможность уделять приоритетное внимание расчетам на ЭВМ сверхмощной бомбы.
Вместе с Ю.Смирновым мы производили расчеты и «рисовали», как говорится, в две руки. И однажды я обратил внимание на одну деталь в наших результатах, которая заставила поволноваться. Она показывала, что развитие динамических процессов в изделии может не гарантировать успеха. Мы очень переживали, но пока я решил начальство не тревожить. Вскоре на эту же особенность обратил внимание и Ю.Трутнев и очень эмоционально реагировал на нее. Было решено рассказать Андрею Дмитриевичу. Но Андрей Дмитриевич к нашим опасениям отнесся спокойно, даже довольно оптимистично. Конечно, разобрались, поняли, что определенные обстоятельства учитывать следует, но ничего страшного пока не происходит…
Впечатляющими были и некоторые эксперименты по изделию, проводившиеся на специальных площадках, и масштабы, габариты самого изделия. Когда я однажды оказался в цехе, где оно монтировалось, и внутри бомбы сидел по грудь рабочий и что-то припаивал, у меня возникло невольное сравнение с летчиком в истребителе — так непривычно велика была бомба. Размеры ее поражали и воображение конструкторов. Однажды при разговоре с Фишманом директор опытного завода Е.Г.Шелатонь даже засомневался, хватит ли у него «горючего» материала. Д.А.Фишман ответил ему: «Поищите получше, наскребите по сусекам».
…Мы относились к нашей работе как к очень интересной и важной. Было ощущение некоего «рекордсменства», азарта и осознание человеческого могущества. Даже говорили, спорили (и с Андреем Дмитриевичем тоже) полушутя-полусерьезно, что такой сверхмощный взрыв может быть использован как сигнал для связи с внеземными цивилизациями…
Завершался …крайне напряженный заключительный этап у конструкторов и производственников, связанный с созданием сверхбомбы.
Я помню, как в этот знаменательный период я оказался по какому-то делу в кабинете у Фишмана, который, выполняя свои обязанности, одновременно оставался и за начальство, уехавшее на полигоны. Как раз в это время с Семипалатинского полигона позвонил Юлий Борисович и, видимо, поинтересовался, как идут дела по сверхмощному заряду. Давид Абрамович со вздохом явного облегчения ответил: «Наконец-то эта штука «отплывает»…».
После взрыва 30 октября и возвращения самолетов на аэродром председатель Государственной комиссии Н.И.Павлов выстроил нас, четверых разработчиков изделия (Андрей Дмитриевич остался на объекте), и экипажи самолетов Ту-95 и Ту-16 лицом друг к другу тут же, около самолетов. Он произнес мажорную патриотическую речь в честь физиков и летчиков, во славу успехов нашей страны. Все было позади. Мы возвращались домой.
Ю.А.Трутнев: «Сердчишко-то екает?»
…Взрыв 50-мегатонной бомбы 30 октября 1961 года так и остался чисто политической акцией, быть может, одним из самых кульминационных проявлений безудержных амбиций политиков периода «холодной» войны.
Но если говорить с точки зрения профессиональной, с позиции физика-разработчика ядерного оружия, у этой истории есть и другая сторона. Впечатляющий успех испытаний 1955 и 1958 годов привел к осознанию того, насколько велики и емки потенциальные ресурсы найденных советскими физиками решений и принципов для конструирования водородных зарядов. В том числе и сверхмощных. Именно после достигнутого успеха наш коллектив физиков-теоретиков с особым энтузиазмом приступил к интенсивной проработке и созданию боевых образцов ядерного оружия для разнообразных систем его использования.
…Нам потребовалось мобилизовать все электронно-вычислительные возможности, которыми мы никогда не были избалованы. И мобилизовать, как говорится, свои умственные ресурсы. Необходимо было разобраться в очень сложной картине явлений при взрыве необычного заряда, чтобы добиться не просто успеха во время полигонного эксперимента, а точного соответствия мощности взрыва объявленной заранее цифре. Приходилось учитывать массу тонкостей. Не раз в процессе работы наступали тревожные дни, когда казалось, что не все выглядит настолько благополучно, как нам представлялось еще накануне.
…Незабываемы дни, когда мы, группа разработчиков изделия, приехали в Оленью к месту окончательной подготовки бомбы к испытанию. Заключительные операции завершились ее подвеской в бомболюк самолета. Вместе с Евгением Аркадьевичем Негиным мы подъехали к тому участку взлетной полосы, где тяжелый, огромный бомбардировщик должен был оторваться от земли. Когда ревущая махина с чуть опущенными могучими крыльями пронеслась мимо нас и, взмыв в воздух, взяла курс на Новую Землю, мы направились на командный пункт. По мере того, как шло время, напряжение нарастало. Мы стояли в ожидании. Один из находившихся на командном пункте офицеров не удержался и спросил нас: «Ну как, сердчишко-то екает?»
…Наконец, поступила команда на сброс бомбы. Наступили самые трудные для всех минуты ожидания.
Мысленно мы представляли себе, как бомба отделилась от самолета. Как через какое-то мгновение над ней раскрылась гигантская парашютная система, замедлив скорость ее приближения к земле. Эта система включала вытяжной парашют, за которым в работу вступали три огромных вспомогательных парашюта. И, наконец, раскрывался основной купол, площадь которого превосходила 1500 квадратных метров. Остряки шутили позднее, что наступивший затем в стране дефицит с капроновыми изделиями, быть может, был обязан и этой парашютной системе, и расходам материала на ее предварительную отработку.
Уходили последние секунды перед взрывом… И вдруг связь с экипажем самолета и наземными полигонными службами полностью прекратилась. Это было знаком, что бомба сработала. Но никто точно не знал, что произошло на самом деле. Предстояло пережить долгие 40 минут тревоги и ожиданий.
…Наконец, прорвалось первое долгожданное известие. А еще через какое-то время поступило сообщение с Семипалатинского полигона от Ю.Б.Харитона: испытание завершилось благополучно, и мощность взрыва совпала с ожидавшимся ее значением. Полный успех! Вскоре по телефону со словами поздравлений к нам обратился Андрей Дмитриевич. А Николай Иванович Павлов прямо у вернувшихся с задания самолетов, только что заглушивших свои двигатели, замечательными словами приветствовал экипажи летчиков и физиков, работавших над изделием…
Как водится в подобных случаях, чтобы отметить удачу, из чемоданчика была извлечена заветная бутылка коньяка. Как материальный символ и память о работе над изделием и полигонных переживаниях в связке ключей от квартиры домой поехал маленький плоский блестящий номерной ключик, чем-то похожий на автомобильный. Есть такая традиция у наших физиков-теоретиков — авторов заряда — получать в качестве сувенира ключик от «своего» изделия. Он представляет собой один из индивидуальных ключей от замка электронной системы предохранения, обеспечивающей безопасность при наземной работе и подготовке заряда к испытанию.
Предстоял обратный путь в Арзамас-16…
Подготовила Валерия Александрова, по книге «Ядерные испытания. Кн. 1: Ядерные испытания в Арктике», т. 2, www.elib.biblioatom.ru, фото из сети интернет